Разделы

Главная страницаЧеловек и культура
Виртуальный мир массовой культуры

Человек на протяжении всей культуры учится создавать свой мир, сперва структуру, а потом и все остальное. Культура в начале XXI века выступает как мир, создаваемый, конструируемый человеком, как мир, обретающий свою физическую реальность. И до начала XXI это было ситуацией игры. Человек – игрок и игрушка. Понятие игры сформировано в культуре с древнейших времен. Платон формулирует понятие игрового космоса, в котором все положения мира и человека есть игра. У Канта и Шиллера мы встречаем описания эстетики искусства как игры. Многие европейские философы и культурологи в XX веке усматривают источник культуры в способности человека к Игре. Игра и предпосылка культуры, как ее видели известные культурологи Гадамер, Е. Финк и Хейзинга, и сама культура.

Гадамер анализировал историю и культуру как игру в стихии языка. Хейзинга считал, что если проанализировать действительность человека, то она покажется игрой, как культура и ее динамика. Сам факт творения человеком вымышленного мира (мир рефлексий по поводу окружающего мира, мир фантазий, мир отвлеченных научных концепций о мироздании, – источник творчества и культуры) есть свойство игры, в которой человек нуждается как в средстве для создания своего мира. Именно Хейзинга говорит о том, что культура – это феномен, отражающий необходимость человека для создания своего мира, а игру, как основное средство для фор­мирования культуры. Феноменолог Е. Финк считал, что феномен игры пронизывает четыре других феномена – глобальных основ в жизни человека: смерть, труд, господство и любовь. И поэтому с игрой у Финка связано происхождение культуры. «Животное не знает игры – фантазии как общения с возможностями, оно не играет, относя себя к воображаемой видимости», – писал он. Е. Финк считал, что именно игра поднимает человека от физических и повседневных ощущений и позволяет осознавать действительность в ее самых разных проявлениях.

Игра позволяет человеку не находится постоянно зависимым от непосредственных ощущений, а абстрагироваться, подняться с мыслью и рассмотреть мир со всех сторон, из глубины, снаружи, позволяет быть внутри и вне его, в социуме, в мире духовных или физических ощущений – где угодно, объединяя все эти миры собой, обращая все эти миры: реальность свою, другого человека, культуры, бытия. В этом и состоит суть формирования культуры. И поэтому человек становится перед фактом формирования новой культуры, на основе всего пройденного культурой всех стран, как некой общей совокупности единого опыта человечества.

Человек словно вывернулся наизнанку, то есть его внутреннее в культуре выражается как текст, и ему самому стал виден свой собственный внутренний мир. Способ смотреть не изменился, человек по-прежнему смотрит на самого себя и другого, как на что-то внешнее. Но парадокс заключается в том, что человек вывернут наизнанку и эта изнанка – его внешнее. И это в контексте игры: человек то осознает свои внешние проявления в культуре, то осознает внутренние, которые перед человеком «мерцают», играют, как текст. Таким образом, игру следует воспринимать как свойство человеческого сознания, способ к рефлексии, и следует считать основой и феноменом творчества, при помощи которого человек создает свой собственный мир, списывая его в окружающий. Поэтому в культуре постмодерна как никогда стала возможно близость двух людей, так как для одного другой – это всегда изнанка и он показывает ему свою изнанку. Иными словами, два человека показывают друг другу текст про самих себя и друг про друга. И если эти два текста могут быть одним, то люди испытывают ощущение близости в культуре (да, и в обычной жизни). Человек знает, что соединиться можно только изнанками, как сказали бы постмодернисты, контекстами текста, обнаженными внутренностями (именно поэтому в искусстве так часто встречаются мотивы демонстрации внутренностей человека и животных). Для человека время после постмодерна – это время исполнения желаний, так как мир для человека, как и он для мира – это изнанка, то есть место, где и находятся самые сокровенные законы и смыслы мироздания в обнаруженном тексте, т. е. в реальности, в любом ее проявлении.

Человек в постмодерне может открыть текстовой пространство, потому что может отказаться от какой-то привычной ему особенности. Например, художник-постмодернист отказывается от цвета. И цвет лишает его формы, но парадоксальным образом, лишаясь формы, человек приходит к структуре, и перед нами уже не традиционная живопись, а некая конструкция. Фактически, постмодерн – это культура, которая открывается человеку в двойном отрицании, так как он отказывается сначала от одного, потом от другого. И если модерн – это культура, отказавшаяся от традиционной культуры, то постмодерн – это культура отказа от отказавшихся. Иными словами, это культура обретения нового человека, человека, вывернутого наизнанку, человека-текста, человека-игрока, человека-игрушки, человека, обращающегося с миром, как с собственной изнанкой.

И в этих играх человека-постмодерниста, стоящего в переходе между двумя культурами (культурой игровых пространств и культурой, в которой для человека все его желания становятся реальными) с миром и с самим собой беспредметность, хаотичность становятся основными феноменами культуры. Беспредметность постмодерна позволяет человеку обрести структуру самого себя, мира и культуры, как самого себя и мира. Структура беспредметности осуществляется по законам хаоса, которые изложены в современной химии, физике и математике. В теории хаоса все осуществляется нелинейными движениями. Именно таковым видят сегодня структуру мира физики и математики. Пространство вещи – в ее плоскости, в ее способности стать текстом. Малевич написал, что «плоскость появляется на вещах как превращение или воплощение в них пространства, удаляя целостность вещи из сознания». Если нет слов, то нам неизвестно пространство вещи. Под вещью можно понимать все, что угодно: идею, человека, мир, Бога и пр. Человек перескакивает с одного на другое тогда, когда его текст перестает быть монологом. Постмодерн – это рождение монолога человека, и то, что считают концом постмодерна – это способность человека к диалогу с миром, с самим собой, с Богом, с другим человеком, так как ему теперь видна изнанка всего, она видна в тексте. Текст в данном случае, это не просто написанный текст, и это не просто цитата, которая когда-то была кем-то сказана или кем-то написана, как считали первые постмодернисты, это способность источать из себя симулякры, то есть образы. Разумеется, это имеет смысл только для человека, так как он единственный, кто способен эти образы воспринимать, но именно в таком контексте предстает перед ним мир, Бог и культура.

Ощущение пустоты в культуре 90-х не оправдано, так как текст – это никогда не белый лист, он не может не содержать смысла. Текст – это знаки, образы, говоримые человеку всем, что его окружает, всем, что он только ощущает. И симулякры, которые копируют, «образуют» вещь в сознании человека – это не дурная форма виртуальной культуры, это единственная возможность человека стать словом, как Бог. Современная культура – это прежде всего виртуальная реальность и не только потому, что выражено в информационной компьютерной культуре и Интернет, в новых технических возможностях человека, а в том, что по сути имеет такую структуру, и только потому стали возможны все эти культурные технические возможности. Говорить о виртуальной культуре только, как о культуре Интернета, когда человек фантазирует и его фантазия имеет визуальные образы, невозможно, так как это лишь воплощенные плоскости текстов человека, это его реалии, реалии другого человека, общая реальность, культура бытия. «Виртуальные реальности – это те игровые или необходимые с технической точки зрения «искусственные реальности», которые возникают благодаря воздействию компьютера на сознание, когда, например, на человека надевают «электронный шлем» и «электронные перчатки». В этом случае сознание погружается в некий выдуманный, сконструированный компьютером, возможный мир, в котором он может двигаться, видеть, слышать и осязать то, что происходит в этом вымышленном мире виртуально», – читаем мы в словаре современной культуры Руднева. Он подчеркивает, что эти электронно-смоделированные виртуальные миры связаны с языком и семантикой. Человек «рассказывает» компьютеру о том, что он хочет видеть, и, тот ему показывает. Человек и компьютер сливаются в один текст, они просто обмениваются семулякрами, просто ведут диалог.

Виртуальный мир – это новая особенность культуры. Вероятно, имеет смысл назвать культуру XXI века культурой виртуальной.

Сама этимология слова «виртуальный» довольно лю­бопытна. Виртуальный (от лат. Virtue – «истина») – истинный. Это значит, что то, что происходит с сознанием человека, умеющего выворачиваться и выворачивать мир для себя (имеется в виду и другой человек, и культура, и общество, и бытие), сливаясь в одно единое пространство, на самом деле является состоянием подлинной истинности, так как мир проникает в человека, а человек в мир. Мир для человека становится некой реальностью, где пространство и время относительны друг друга и человек оказывается в этом «двустороннем» нелинейном движении. Человек также для мира становится некой реальностью, которая состоит из множества пространств и времен, он также не линеен для мира, также многозначен и сложен. И чем сложнее мир в глазах человека, тем интереснее человеку конструировать, интереснее двигаться по множеству гипертекстовых коридоров. Соответственно, чем сложнее человек, тем интереснее миру играть с ним, тем в более необычных ситуациях оказывается он. И еще Святые Отцы говорили, что поиски истины – это поиски любви. И если виртуальный мир – это «истинный» мир, то этот мир ее, мир любви. И этот вывод возможен по логике вещей, и ключей в логике текста, в самой его структуре и природе.

В начале XX века в Кембридже, как свидетельствует Бертран Рассел, бытовал характерный каламбур: «What ismind? – NoMatter. Whatismatter? – Nevermind». (Что такое сознание? – Неважно. Что такое материя? – Не существенно.) Как мы видим, сложность вопроса рождает сложный ответ, но феномен виртуальности – это прежде всего феномен языка, ставшего реальностью, как и вся культура постмодерна. В данном каламбуре мы видим, как сознание (разум) становится несущественным, а неважное материей. Мы видим, как из не существенного появляется благодаря языку разум, а из неважного то, что окружает этот разум. Возможно, именно поэтому и возможна взаимная игра, так как и то и другое имеет одно начало. В этом каламбуре Бертрана Рассела, как в примере, характеризующем виртуальность, мы видим, как в языке разворачивается не только пространство внутреннего мира человека и смысла мироздания, а мы также наблюдаем пространство истории, то есть мы видим, что из чего произошло, и мы видим, как возникает время, мы знаем, что было в начале и чем стало в конце. Таким образом, мы видим рождение виртуальной реальности, т. е. реальности истины или истинной подлинной реальности, видим, как возникает и пространство, и время в языке. И это уже не просто феномен языка, или игра сознания – это обычная обыденная реальность (культурная, социальная, семейная, какая угодно). Человек открыл это пространство культуры, так как счел однажды, что язык – это самое важное, язык – это все мироздание, и захотел сам стать – текстом, подобно Богу («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков», (Иоан., ст. 1–5)). Феномен, когда создатель языка, решает стать тем, для чего этот язык нужен, – текстом, и родил множество парадоксов культуры. Создатель языка стано­вится текстом, как Бог стал человеком, а то, что было только выдуманным текстом, становится реальностью, в которой оказывается придумавший текст.

Блуждать по лабиринту виртуальной реальности отныне обречен каждый человек, и для культуры неважно – осознает ли он этот феномен, или живет лишь бытовой или социальной жизнью. Во всей культуре наблюдаются следы виртуальности. Современное состояние экономики, поли тики, науки, искусства устроены так, как виртуальный мир. Например, мы знаем, что одна из самых главных особенностей кино, принесшая ему массовость, заключается в том, что человек, смотрящий фильм, переживает его, как часть собственной жизни. Человек оказывается в предложенном ему пространстве режиссером. И при этом только понимание культуры человеком решает, кто этот человек – игрок или игрушка. Игрок – это тот, кто способен сконструировать в ответ режиссеру подобный фильм, пустить мир ре­жиссера в себя и создать свой, чтобы запустить его в этот фильм. Игрушка – это тот, кто рефлексирует и переживает по поводу увиденного, он воспринимает себя, как одного из действующих лиц, как кого-то кто видит и присутствует там. Мир, созданный в кино, проникает в человека, мир, созданный смотрящим этот фильм человеком, должен проникнуть в кино. В этом взаимном проникновении скрыт феномен массовости современной культуры.

Виртуальная культура всегда массовая, так как человек находится среди множества образов культуры. И если до XX века на культуру смотрели, как на традицию, как на нечто такое, что производится человеком, на нечто такое, что воспитывает, на нечто такое, в чем живет человек, что делает своим бытом, своим способом поведения в обществе, то новая культура по сути нечто совершенно иное. Культура для человека становится живым миром. Человек в культуре в состоянии оказаться там, где хочет. Время и пространство в ней отсутствуют, как сдерживающие составляющие, и присутствуют как особенность конструкции (это феномен деконструкции в культуре, описанный Жаком Деррида), все состояния возможны. Культура – это не отрабатываемое человеком нечто, связанное с миром, что всегда в прошлом, культура XXI века – это то, что переживается сегодня и сейчас в реальном пространстве и времени, в ней все время меняются состояния. Культура проникает в каждого человека, каждый человек проникает в культуру. Виртуальность позволила человеку сделать культуру совершенно иным механизмом, чем она была до этого. Теперь культура – это не продукт рефлексии, а сама рефлексия, которая сопрягается с рефлексией человека. Культура и человек переживают друг друга. Культура становится живой.

Разумеется, понятно, что речь идет о том, как человек воспринимает культуру, так как культура сама по себе воспринимать не может – у нее нет субъекта. Но мы сталкиваемся со странным феноменом, когда культура начинает носить на себе признаки субъектности и влиять на человека почти мистически, вовлекая в разные истории, будто сама сочиняет про него историю. Это в современной культуре произошло потому, что человек не только в своем сознании наделил ее субъектом, но он это сделал в реальности. Культура перед человеком как текст, человек перед культурой, как текст. Два эти тексты сливаются и пересекаются, становясь чем-то одним. И человек начинает носить на себе свойства культуры, а культура – свойства человека. Человек приобрел знание о себе в культуре, культура – пресловутую субъектность. Именно поэтому, она, как виртуальная реальность, обладает субъектом. А если у культуры действительно уже существует субъект, то она и вовлекает в себя каждого человека, чтобы субъект ее постоянно «поддерживал» существование.

Культурный механизм прост – его создал человек. Человек многие столетия насиловал культуру своими желаниями, требовал реализации, сходил с ума от нереализованности. И как только смог постигать все, как сказанное слово, в том числе и культуру, это открыло двери для человека в новый мир. Сегодня этот мир мы называем виртуальным, но его реальность очевидна в культуре и социуме. В новом виртуальном мире человек, вывернутый наизнанку, ставший текстом, услышал свои созданные механизмы, как живые, почувствовал, как культура начала требовать от человека для себя субъекта, чтобы тоже реализоваться. Культура XXI века – это культура, когда все созданные человеком механизмы оживают. Мы знаем множество фантастических рассказов о том, как созданные человеком роботы, захотели сами остаться в мироздании и направили на человека свое оружие. Эти интуитивные поиски фантастов вполне оправданы. Когда человек оказался в «комнате исполнения желаний», он получил по заслугам оживший механизм культуры. И для человека, создавшего конструктивные тексты о любви, – это культура истинной любви, без трагедий. А для человека, создавшего тексты, разрушающие мироздание, культура превращается в «элегантные шорты», как у героя Андрея Миронова в комедии «Бриллиантовая рука», то есть в чудовищный уничтожающий механизм, направленный и уничтожающий прежде всего своего создателя (иначе не мог бы быть создан в реальности, только как теория, – создатель должен всегда становиться частью своего создания, как главная его движущая сила, как феномен). Культура XXI века – это Судный День как мероприятие культуры, которое теперь всегда с человеком.

 

Раздел / Образование